О театральных подвалах, тоске по уничтоженным рюмочным и замене Дмитрия Брусникина в спектакле «Black & Simpson».
Я родился…
В Ленинграде. Отец был военный и учился в Академии связи. В этом городе мне и пришлось появиться на свет. Шестиметровая комната, брат спал под столом, я — на столе. Потом отца перевели в Коломну, где я благополучно прожил до четырнадцати лет: пил березовый сок, ловил майских жуков, катался на льдинах по Оке. В 1969 году мы переехали в Москву, в совершенно новый тогда район — Печатники. В нашем доме на Шоссейной улице жили в основном военные. На общественных началах вокруг дома они сажали сады и огороды. Это вызывало большое уважение.
Сейчас живу…
На Малой Грузинской улице, почти по диагонали от того дома, где когда-то жил Владимир Высоцкий. С Пресней связаны воспоминания и начало профессиональной деятельности. Здесь буквально своими руками мы делали «Молодежный театр на Красной Пресне» под руководством Вячеслава Спесивцева. Потом копали подвал в Скатертном переулке, чтобы создать театр-студию «Человек». И вот сейчас я опять почти на Пресне, опять в подвале — в театре «Практика».
Я люблю гулять по Москве…
В молодости мы увлекались временем 1920-х годов, ВХУТЕМАСом, читали Шкловского, Маяковского, Эйзенштейн входил в круг наших интересов.
Бесконечно гуляли по старой Москве, в окрестностях Мясницкой, любили Замоскворечье. Потом в Замоскворечье с моим другом, сокурсником Дмитрием Брусникиным, уже снимали «Чехов и К°» — десятисерийный телефильм к столетию МХАТа. Районы старой Москвы на момент нашего тогдашнего гуляния, а это было в начале 1970-х, оставались еще нетронутыми. Тогда еще ничего не было сломано и пока не существовало такого понятия, как «точечная застройка». Благодаря фантазии мы оказывались точно в 1920-х годах.
В Москве за последнее десятилетие изменилось…
Испытываю смешанные чувства ко всему, что происходит в городе. С одной стороны, стало чище, лучше, светлее, с другой — снесено так много исторических зданий. Теперь уже ничего не поделаешь — это все лежит на совести наших двух последних мэров. Оторопь вызывают «химические» украшения на бульварах.
Но есть и положительные моменты. Я за платные парковки. Объездил 90 стран мира, наблюдал, как нет пробок в Токио, Лондоне. А у нас почему-то есть пробки. В какой-то момент мы все должны пересесть на общественный транспорт, и в этом смысле я поддерживаю власти Москвы.
Хочу изменить в Москве…
Много слушаю и читаю о том, как трудно передвигаться в нашем городе инвалидам. Этот вопрос требует решения. И еще в Москве очень скользко и всякий раз надо думать, какую обувь надевать, когда выходишь на улицу. Это неудобно.
Мой любимый район в Москве…
Полжизни прошло в Камергерском переулке, где я учился в Школе-студии МХАТ и долго работал во МХАТе. Некогда улица была проезжей, а теперь пешеходная зона. Многое в моей памяти связано с Пушкинской улицей (ныне это Большая Дмитровка, но я использую прежние названия) и рюмочной «Красный мак» в Столешниках, куда ходил еще Юрий Олеша. Теперь ее уничтожили. Многие места уходят, а это жалко. Исчез и пивной бар «Яма», место как раз «по левое копыто Юрия Долгорукого», куда мы ходили еще студентами.
Мой нелюбимый район…
Место, с которого начиналась моя жизнь в Москве, Печатники, они как были безликими, так таковыми и остались. Я много езжу по стране. Приезжаю в какой-то город, знаю, что уже бывал в нем, но ничего о нем не помню. Выглядываю из окна отеля и понимаю, почему. Там такие же пятиэтажки и девятиэтажки, как в любом другом городе.
Место в Москве, куда все время собираюсь, но никак не могу доехать…
Давненько не был в Третьяковке. Предмет моего стыда. Чаще, кажется, бываю в Лувре. Пора вернуться.
Главное отличие москвичей от жителей других городов…
Мы меньше улыбаемся, меньше придерживаем дверь, когда входим в метро. Хотя это вроде потихоньку меняется.
Мы более закрытые, можем дружить только за столом.
В Москве лучше, чем в мировых столицах: Нью-Йорке, Берлине, Париже, Лондоне…
Мы любим свой город, мы к нему привыкли. Здесь происходили те или иные события, связанные с личной жизнью. В этом основная привязка. Представить, как можно жить в каком-то другом городе, впрочем, не могу, хотя тут жить трудно из-за шума, рекламы, машин. С возрастом хочется больше тишины и покоя, но мы ищем все это в каких-то других местах. Например, в подвале театра «Практика» в Большом Козихинском переулке.
Спектакль «Black & Simpson» в театре «Практика»…
Это будет очень важная премьера. Сама история невероятная и абсолютно реальная: режиссер спектакля Казимир Лиске (это его последняя работа) в Америке по радио в такси услышал о том, что пожилая пара стала переписываться с убийцей их дочери, отбывающим пожизненный срок в тюрьме. Переписка продолжалась пятнадцать лет, собственно, она и сейчас продолжается. Лиске поехал к отцу убитой, уже пожилому человеку, и попросил показать письма. Из этих текстов сложился документальный спектакль. Это особый жанр, по сути — диалоги. Гектора Блэка до июля 2018 года играл мой друг Дмитрий Брусникин. После его ухода режиссер Марина Брусникина решила восстановить спектакль и попросила меня ввестись. Для меня эта работа очень ценна и ответственна. Моим партнером выступает актер Антон Кузнецов.
«Black & Simpson» о прощении, любви, о том, где в нас самих проходит граница прощения. Мы знаем постулаты — нравственные, моральные и христианские, но в определенной точке их принципы иссякают, и чувство мести пересиливает. Мы не знаем, кто и как поступит в такой ситуации. Ответа у нас нет. Просто хотим, чтобы все задумались.
Евгения Гершкович. Москвич Mag, 21 февраля 2019 года.
